Неточные совпадения
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и,
вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним
на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой
службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру
вернулся такой-то.
Вернулся на Дон и поступил
на службу народным учителем в станице.
— Великий государь, — ответил Кольцо, собирая все свое присутствие духа, — не заслужил я еще тогда твоей великой милости. Совестно мне было тебе
на глаза показаться; а когда князь Никита Романыч повел к тебе товарищей, я
вернулся опять
на Волгу, к Ермаку Тимофеичу, не приведет ли бог какую новую
службу тебе сослужить!
Вернувшись в Елизаветград, я
на вечере у полковника Мельцера узнал, что Романовы дали слово Соловьеву отдать за него дочь ‹…›…никакая школа жизни не может сравниться с военного
службой, требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твердости хорошего стального клинка в сношениях с равными и привычку к мгновенному достижению цели кратчайшим путем.
Он никогда не говорил определенно, что у него болит, но любил длинно рассказывать, как однажды
на заводе он поднял тяжелый ящик и надорвался и как от этого образовалась грызь, заставившая его бросить
службу на изразцовом заводе и
вернуться на родину.
Останься я оканчивать курс в Казани, вышло бы одно из двух: или я, получив кандидатский диплом по камеральному разряду (я его непременно бы получил),
вернулся бы в Нижний и поступил бы
на службу, то есть осуществил бы всегдашнее желание моих родных. Матушка желала всегда видеть меня чиновником особых поручений при губернаторе. А дальше, стало быть, советником губернского правления и, если бы удалось перевестись в министерство, петербургским чиновником известного ранга.
Раз Владимир Семеныч,
вернувшись со
службы домой, застал сестру плачущей. Она сидела
на диване, опустив голову и ломая руки, и обильные слезы текли у нее по лицу. Доброе сердце критика сжалось от боли. Слезы потекли и у него из глаз и ему захотелось приласкать сестру, простить ее, попросить прощения, зажить по-старому… Он стал
на колени, осыпал поцелуями ее голову, руки, плечи… Она улыбнулась, улыбнулась непонятно, горько, а он радостно вскрикнул, вскочил, схватил со стола журнал и сказал с жаром...
Вернувшись со
службы, он с головной болью и в нервной лихорадке бросался
на диван, с которого переходил
на постель.
Дарья Николаевна, между тем, зная, что Костя
вернулся со
службы и, что Даша должна ему намекнуть
на предстоящее свидание и объяснение с ней вечером, в волнении ходила по своей комнате.
— Домчу я тебя, моя краля ненаглядная, в Тамбов, к брату, там ты погостишь, паспорт тебе оборудую… А сам
вернусь да попрошусь у графа
на службу в Питер, я хотя ему и слуга, но не хам, как ты меня вечер обозвала, потому я из духовенства, а брат у меня в Тамбове повытчиком в суде служит — чиновник заправский… Поселю я тебя в Питере в отдаленности, никто тебя под чужим именем не разыщет…
На другой день, 13 декабря, проведя все утро в делах
службы, он
вернулся домой и начал записывать разговор, который имел накануне с Николаем Павловичем. Присоединив к этому, так сказать, протоколу, копию своего письма к великому князю, он вложил оба эти документа в пакет, запечатал его и отправился к графу Коновницыну.